Она изменила любящему супругу, который подарил ей весь мир.

Бессильная ярость закипала внутри Карлайла, и он ужаснулся этому чувству, которое уже так давно не испытывал.

Он не мог понять, что двигало этой с виду робкой, милой Изабеллой, когда она метнула собственной семье нож в спину.

И не понимал, как она могла оставить не только Эдварда, но и собственную дочь, что родилась кровью человеческой жизни матери.

Он нахмурился и сильнее обнял Эсми, которая, уткнувшись в плечо супруга и прикрыв глаза, дрожала всем телом.

Главной женщине клана Калленов, наверное, было так же плохо, как и самому Эдварду.

Потому что уход Свон вызвал у нее воспоминание о другом, более страшном, диком событии.

О том, как у нее на руках еще до того, как она была обращена, умер собственный новорожденный ребенок.

Как маленькое тельце, что несколько минут назад так отчаянно боролось за жизнь во время родов и еще до сих пор находилось в кровавых разводах, испустило дух, еще не познавший вкус жизни.

Так и не успевший узнать ее.

Хоть Эсми сейчас имела большую семью, любящего и любимого мужа, впереди ее ожидала безоблачная, ясная вечность, она не смогла забыть.

Она никогда и не сможет забыть то, о чем она сама себе старалась не напоминать.

Белла была очень близка ей.

Можно сказать, что она была для нее дочерью.

И теперь она потеряла близкого человека во второй раз.

Потому что Изабелла отныне для нее умерла.

Маленькая ясновидящая Элис сидела в немом оцепенении.

Большие янтарные глаза были подернуты стеклянной пеленой.

Невыплаканные, едкие слезы.

Внутри была какая-то болезненная пустота, и Элис не хотела верить в то, что только что услышала от брата.

Не хотела верить в то, что та, кого она считала самой близкой сестрой, оставила их.

Хотя Элис знала, что самообман непозволителен.

Изабеллы больше нет.

Для них, для семьи Калленов, ее нет — она умерла.

С пухлых, нежных, подрагивающих губ Элис беззвучно, совсем не слышно слетали болезненные вопросы.

Зачем она оставила их?

Зачем оставила мужа?

Как она смогла оставить Ренесми?

Как смогла разрушить этот маленький мир, этот маленький островок счастья, в котором жила вместе с Эдвардом и дочерью?

Ответов не было.

Точнее, он был.

Но Элис его признавать не хотела.

Хоть и знала его.

Для Беллы вся эта история была сказкой.

Сказкой, в которой робкая, невзрачная простушка становится, считай, королевой.

Экая золушка.

Свон всё время выступала в роли жертвы, которую каждый раз приходилось спасать, жалеть, защищать.

К ее ногам положили всё.

Открыли запретный, не веданный остальными мир бессмертной жизни.

И впустили в него.

«…И они жили долго вечно и счастливо…»

Но…маленькой Изабелле захотелось новых ощущений.

Принцессе наскучила сказка.

У нее не было ощущения ответственности перед таким понятием как вечность.

И спустя семь лет такой жизни она сбежала, как актриса, исполняющая главную роль, со съемочной площадки.

Надоело.

Не захотела.

Еще.

Новое.

Но эту столь простую, но жестокую реальность Элис признавать не хотела.

Но вот Джаспер очень хорошо ее понимал.

Эту самую реальность.

И чувствовал ту же самую ярость, что чувствовал и его приемный отец.

Только эта ярость была более открытой.

Потаскуха.

Шлюха.

Шалава.

Сволочь.

Блядь.

Таких слов Джас давно не использовал.

Даже на краю сознания.

А сейчас чуть ли не кричал их в мыслях.

Он ненавидел ее всем своим существованием.

Но еще более невыносимо было ощущать эмоции всех членов семьи, которые совершенно по-разному реагировали на уход Свон.

Элис трясло, и Джасперу становилось страшно от того, что он никак не мог защитить ее, помочь ей, так как знал, что его дар против такого количества эмоций сейчас бессилен.

Плюс ко всему, он сам сейчас не мог сконцентрироваться полностью на эмоциях других и помочь им, ведь…испытывал жуткую ненависть.

Страшно. Ему было страшно это видеть. Кто-нибудь остановит эту боль? Это было его единственным желанием…

Он никогда не видел своей семьи в таком горе.

Ощущение безысходной ненависти было невыносимым.

Что даже самые, казалось бы, безэмоциональные члены семьи Калленов были в отчаянии.

Та же самая Розали, к примеру.

Её била истерика.

Не от того, что Свон ушла, нет.

А от того, что Роуз позволила этой развратной твари заглянуть в свою душу, стать подругой.

Розали редко доверяла.

Почти никогда.

И когда она, наконец, полностью доверилась Изабелле, полностью поведала ей о том, о чем молчала даже с Эмметом, после всего этого…

Она ненавидела даже не Беллу.

Она ненавидела себя за то, что позволила себе так довериться.

Стараясь ободрить и поддержать, ее обнимал Эммет.

Которому самому было не лучше.

Эммет доверял Свон.

Считал ее очень хорошей подругой, девчонкой, с которой можно посмеяться, пошутить и даже поговорить по душам.

От услышанного по поводу ее ухода он до сих пор не мог отойти, потому что в у него в голове никак не складывалось — как эта добрая, отзывчивая девушка может предать?

Оказывается, может.

В глубине души была какая-то болезненная пустота разочарования, на языке был неприятный горьковатый вкус.

Связки сводило от гадкого чувства предательства.

И выхода нет.

За что?

***

Каллены ходили как тени. Жизнь потеряла смысл, было очень больно, горько…отчаянно. Кто-то пылал ненавистью и яростью, как Карлайл и Джаспер, кто-то страдал в жуткой печали, как Элис и Эсми, кто-то закрывался в отчаянном разочаровании, как Роуз и Эммет…

А кто-то надеялся на счастье, надеялся на жизнь, надеялся, что найдет свое место в этой вечности. И как ни странно, это был Эдвард.

========== Глава 3. Судьбоносная встреча ==========

Спустя год

Эдвард вышел из дома. Он уже не чувствовал боли, и ему стало как-то всё равно.

Организм не может постоянно находиться в таком состоянии, он начинает отторгать действительность, что называется «равнодушием».

Каллен устал испытывать боль, он устал страдать. Он хотел хоть раз испытать счастье. Долгое, вечное…

Но это теперь уже казалось ему невозможным. Он уже не надеялся на него, как год назад. Он не может. Не может…

Изабелла Свон не оставила ему возможности любить…

Забравшись на одно из деревьев, он посмотрел на просторы, на малахитово-изумрудные леса Форкса.

На бесконечные макушки деревьев, на беззвучную долину влажного, природного аромата.

Раньше его умиротворял этот пейзаж, но теперь…он не испытывал ничего, кроме дичайшей апатии.